Стенографический отчет о заседании Совета при Президенте Российской Федерации по науке, технологиям и образованию
17 октября 2006 года, 00:00(17 октября 2006 г. Зеленоград. НИИМЭ и завод «Микрон»)
Владимир Путин провел заседание Совета при Президенте по науке, технологиям и образованию.
Обсуждались меры стимулирования современного инновационного производства.
Ранее Президент посетил зеленоградский завод «Микрон», который является одним из главных российских производителей и экспортеров микросхем. Одним из приоритетных направлений деятельности предприятия также остается космическая отрасль. «Микрон» принимал непосредственное участие в создании компонентов для Международной космической станции, советского многоразового корабля «Буран», ракет-носителей «Союз» и «Союз-2».
Президент осмотрел помещения завода по производству электронных чипов, микросхем и высокотехнологичного оборудования для обеспечения работы автоматизированных телефонных станций.
В. ПУТИН: Добрый день, уважаемые коллеги, члены Совета!
Сегодня здесь, в Зеленограде, – думаю, многие из Вас раньше познакомились – я раньше здесь был и сегодня еще раз познакомился с работой предприятия «Микрон». Здесь организовано современное инновационное производство. Не скрою, было приятно посмотреть. Часто видел подобное за границей, а сегодня убедился, что и у нас наконец начали делать вещи, которые являются передовыми в мире, которые являются достаточно высококапиталоемкими, непростыми для организации работы, требующими большой квалификации. И все это есть, все это эффективно наращивается, все это функционирует.
Наше выездное заседание посвящено именно тому комплексу вопросов, на который мы здесь сегодня смогли посмотреть, с которым смогли познакомиться. Фактически речь пойдет об интеграции возможностей образования, науки и бизнеса для целей технологического перевооружения национальной экономики.
Напомню, что в Послании этого года очень подробно говорилось о проблемах инновационного развития и давно назревшего перевооружения промышленности. Ситуация здесь была и продолжает оставаться острой, несмотря на то, что многое уже сделано.
Уровень инновационной активности российских предприятий, к сожалению, все-таки оставляет желать лучшего. Так, на исследования и разработки они в среднем расходуют менее одного процента стоимости выпускаемой продукции.
По-прежнему на НИОКР и науку в целом главным образом идут бюджетные деньги, тогда как в большинстве государств ситуация прямо противоположная: там первую скрипку в финансировании исследований играет негосударственный сектор.
Показательна и структура затрат отечественных компаний на инновации. У нас прежде всего приобретаются не технологии, а машины и оборудование, что составляет 60процентов затрат. И приобретаются они исходя из принципа так называемой текущей достаточности на краткосрочную перспективу. Закупается, как правило, морально устаревшее оборудование, техника предыдущих поколений. На новые же технологии, лицензии и патенты тратится меньше двух процентов средств. Это не имеет отношения к Зеленограду и к тому, что я сейчас видел – здесь как раз, слава Богу, наоборот. Здесь как раз государственного участия почти нет, нет или очень мало государственных заказов, все делается за собственные средства. Но я сейчас говорю об общей картине, которую мы наблюдаем в экономике.
В этой связи хотел бы отметить важный момент. Сегодня экономическая ситуация в России принципиально иная, чем была еще несколько лет назад. У нас появились сильные конкурентоспособные предприятия и финансовые группы мирового уровня. По объему инвестиций Россия выходит на одно из ведущих мест в мире.
Прорабатывается целый ряд крупных инфраструктурных и инвестиционных проектов. Реализуются программы технико-технологического перевооружения предприятий – и прежде всего в электроэнергетике, нефтегазовом комплексе, на транспорте, в оборонно-промышленных отраслях.
Полагаю, что в этой ситуации мы должны создать все политические, экономические, административные условия, чтобы такой громадный инновационный, инвестиционный потенциал в конечном итоге конвертировался в технологическое обновление отечественной промышленности.
Какие организационно-правовые меры надо принять для массового роста инноваций? И что пока мешает достичь здесь действительно прорывных изменений?
Думаю, было бы ошибочно обвинять наш бизнес в консерватизме и недальновидности, равно как и сетовать на недостатки одной лишь отечественной науки.
В предпринимательской среде пока не так широко, как хотелось бы, это действительно нужно признать, распространена так называемая инновационная психология. Но с другой стороны, даже при самом большом стремлении к инновациям бизнесу в нашей стране подчас некуда идти со своими деньгами. Нет налаженных центров поставки научной информации, отсутствует и комплексная система организации прикладных исследований, трансферта технологий.
При этом налоговая система все еще не стимулирует производство с высокой добавленной стоимостью. Льготы для НИОКР практически отсутствуют. Правда, сейчас идут предложения, и в Думе кое-что находится, внедряются новые механизмы в [технико-внедренческих] зонах. Между тем пока это в полную меру не заработало.
Очевидно, что мы имеем дело с системной проблемой, с разрывом единого инновационного цикла – от подготовки кадров для исследовательской деятельности до внедрения в производство новых технологий. Наука, образование и промышленность в значительной степени развиваются у нас сами по себе. И такая отчужденность ведет к размыванию конкурентного потенциала каждой из этих сфер.
Представители ведущих вузов страны у нас много говорили о необходимости выделить несколько крупнейших вызов, придать им особый статус. В Правительстве есть разные мнения по этому поводу, есть за и против. Между тем в некоторых весьма развитых странах такие решения принимаются. Но один из критериев – это участие того или иного вуза в научной работе, наличие так называемых кластеров. То есть там просто на старом бренде не выедешь.
Хотел бы отметить: чтобы мотивировать бизнес к инновациям, необходимо создавать адекватные правовые, экономические, налоговые механизмы, всячески содействовать развитию инновационной инфраструктуры
Известно, что развитые страны мира осуществляют научно-исследовательскую деятельность в университетских центрах и в проектных лабораториях, специально созданных для решения задач технологического прорыва. И здесь партнерствуют не только бизнес и государство, но и особым образом взаимодействуют наука и образование.
Полагаю, что нам нужна серьезная ревизия системы финансирования и организации исследований. К примеру, в общем объеме исследований, ведущихся в России, доля российских университетов не превышает сейчас четырех процентов.
Нужны кардинальные изменения в организации экспертиз и распределения грантов, нужна реальная оценка сегодняшнего состояния кадрового потенциала.
И мы с вами понимаем, почему так произошло. Почему? Юрий Сергеевич [Осипов] и его коллеги по Академии знают. Государство концентрировало ресурсы в Академии и академических институтах, которые главным образом работали на «оборонку», а «оборонке» не нужны были серии – немножко производили, в небольшом количестве. Только вот сейчас коллеги, которые меня знакомили с предприятием [«Микрон»], рассказывали. Я им говорю: «Оборонка» у вас все съест». – «Нет, «оборонка» возьмет всего немножко». Нужно серийное производство. Для этого нужно, чтобы продукция была востребована экономикой. Нужно осваивать рынки и завоевывать внутренний рынок.
Необходимы эффективные механизмы софинансирования бизнесом и государством новых лабораторий и исследовательских центров, работающих на ключевых направлениях технологического развития.
Эксперты полагают, что налоговые преференции для участников инновационной цепочки нужны. И, видимо, речь должна идти не только об отдельных льготах для НИОКР – необходимы такие подходы в налоговой политике, которые бы в целом стимулировали инновационную деятельность. Имею в виду систему взимания косвенных налогов. Только сейчас разговаривал с Министром финансов по этому вопросу, там прорабатываются эти проблемы, но нужно эффективнее внедрять.
Необходимо дальнейшее реформирование единого социального налога. Эти вопросы в ближайшее время необходимо детально проработать, довести до конца.
Подчеркну: здесь нужны абсолютно прозрачные модели, исключающие всякого рода «серые» схемы ухода от налогов под видом инновационной деятельности
Далее. Все еще не получили достаточного развития институты венчурного финансирования. И сейчас надо определиться с критериями участия государства в финансировании рискованных и инновационных проектов. Однако в перспективе венчурные фонды следует формировать преимущественно на основе частных инвестиций.
Просил бы представителей бизнес-сообщества подробнее рассказать о том, что именно сдерживает становление современных финансово-экономических структур, обслуживающих инновационную среду.
И, наконец, еще одна проблема, о которой говорили неоднократно, – это качество и содержание образования. Пока еще сохраняется большой разрыв в связи учебных заведений с предприятиями и научными организациями. Стало проблемой организовать даже обычную производственную практику.
При этом само бизнес-сообщество тоже слабо подает сигналы образовательной среде, не выдвигает реальный запрос на инновационное обновление профессиональных образовательных стандартов.
Подчеркну: программы и методы подготовки, состояние материальной базы учебных заведений должны в полной мере соответствовать требованиям инновационной экономики и перспективам ее развития, и это огромное поле для совместной работы государства, бизнеса и научно-образовательного сообщества.
Уважаемые коллеги! Сегодня мы должны обменяемся мнениями по обозначенным проблемам. И рассчитываю, что по итогам выйдем на серьезные конкретные решения.
Благодарю вас за внимание и передаю слово вице-президенту Российской академии наук Александру Дмитриевичу Некипелову.
Пожалуйста, Александр Дмитриевич.
А. НЕКИПЕЛОВ: Спасибо большое.
Глубокоуважаемый Владимир Владимирович! Глубокоуважаемые члены Совета и участники заседания!
В своем выступлении я постараюсь, не вдаваясь в детали, остановиться на принципиальных, как мне кажется, вопросах партнерства науки, образования и бизнеса в реализации курса государства на технологическое перевооружение.
В общем-то все согласны с тем, что существует серьезная институциональная составляющая у этой проблемы. Причем сама проблема характерна не только для стран с нарождающейся рыночной экономикой, но и для развитых государств. Знаниям в силу их природы крайне сложно придать форму свободно обращающегося на рынке товара. Серьезные провалы рынка наблюдаются и в сфере образовательных услуг. Именно поэтому в течение всей истории человечества шел поиск оптимальных форм взаимодействия науки. образования, производства, он продолжается и сегодня. Но, разумеется, многие решения были найдены, они подтвердили свою значимость и должны использоваться и используются в российской экономике. Мало кто, в частности, сомневается в важности отработки правовых механизмов, определяющих собственность на пригодные к практической реализации результаты научно-технической деятельности, ведь именно таким путем удается искусственно создать условия для их вовлечения в коммерческий оборот. В этом отношении у нас уже многое сделано и более или менее ясно, что предстоит делать. Поэтому основная тяжесть проблемы, как представляется, смещается здесь из правотворческой сферы в области правоприменения и, что крайне важно, в воспитание в обществе уважения к интеллектуальной собственности.
Конечно, у нас очень слабо развита финансовая инфраструктура, позволяющая абсорбировать риски, связанные с инновациями. Однако и здесь проблема секрета не представляет. Более того, намечены важные шаги, в частности, направленные на формирование в стране системы венчурного финансирования. Владимир Владимирович только что касался этой проблемы.
Есть осознание важности формирования мощных образовательных научно-производственных кластеров в нашей экономике. Хотя работы и здесь непочатый край, принимаемые решения в отношении наукоградов, особых экономических зон, технопарков, в общем, вызывают оптимизм.
Иными словами, сектор согласия по институциональной проблематике, касающейся формирования благоприятной среды для инновационной деятельности, сегодня весьма широк. Но есть и области, где разногласия весьма существенные, и я хотел бы об этом сказать.
Очень острая дискуссия в течение уже многих лет идет вокруг вопроса о том, как должны быть организованы фундаментальные исследования в нашей стране. При этом академическая форма организации науки рассматривается нередко как анахронизм, доставшийся нам, как почему-то утверждается, от сталинской эпохи. Конечно, мировой опыт свидетельствует о многообразии организационных форм, пригодных для проведения поисковых исследований. Одной из них и является исторически сложившая в России модель Академии наук. Эта модель полностью соответствует природе данного вида деятельности, поскольку минимизирует опасность волюнтаристских решений при определении перспективных направлений научного поиска.
Нет ничего противоестественного и в принципе финансирования Академии. В теории он называется финансированием на расстоянии вытянутой руки. Правда, нельзя не отметить, что практика реализации этого принципа у нас пока еще весьма далека от идеала, степень регламентации бюджетных расходов столь велика, что связывает государственные академии буквально по рукам и ногам, не дает возможности своевременно решать многие назревшие вопросы. Однако о жизненности самого принципа финансирования на расстоянии вытянутой руки свидетельствует и следующий факт.
Совсем недавно Евросоюз, стремясь положить конец прогрессирующему отставанию от Соединенных Штатов в научно-технической области, создал из выдающихся ученых специальный совет, которому поручено распределять средства, выделяемые на фундаментальные исследования.
Удивляет также искренняя убежденность некоторых наших коллег в том, что у всех проблем есть простые решения. Сейчас зачастую в качестве панацеи на все случаи жизни рассматривается так называемое финансирование, ориентированное на результат. Любую разумную идею, как известно, легко превратить в ее противоположность. В данном случае речь идет о следующем. В тех видах деятельности, где есть возможность однозначно измерять желаемый результат, применение такого метода финансирования абсолютно оправдано. Однако проблема в том, что немало и таких видов деятельности, где либо результат не может быть измерен, например, научное открытие, либо он имеет многомерный характер. В последнем случае делается попытка увязать часто финансирование с системой показателей, но она приводит только к одному – начинается работа на показатели, а не на результат. Странно, что не все еще пока сделали этот очевидный вывод из нашего советского прошлого.
Точно так же нельзя не видеть и следующего. Наивная вера во всесилие конкурсных процедур при применении к сферам деятельности, результат которых не может быть однозначно формализован, сплошь и рядом приводит к тому, что сейчас стало принято называть распиливанием бюджетных средств.
Известно, что одной из причин низкой интенсивности инновационных процессов в российской экономике является заметная деградация сектора прикладной науки в ходе социально-экономической трансформации. Нет никакого сомнения в том, что для преодоления такого положения дел следует создавать благоприятные условия для развития корпоративной науки, использовать возможности государственных научных центров.
Но, как нам кажется, в Академии наук было бы странно игнорировать инновационный потенциал и академической науки, то есть того сектора, который вышел из процесса радикальных реформ с наименьшими потерями. Тем не менее наши предложения по формированию инновационно-коммерческого сектора Российской академии наук, призванного служить своеобразным интерфейсом между академической наукой и бизнесом, просто игнорируются уже в течение нескольких лет.
У проблемы формирования эффективной инновационной системы наряду с институциональными имеется иной очень важный аспект. Назову его стратегическим. Он связан с определением долгосрочных целей в отношении развития науки, образования и бизнеса. В конечном счете речь идет о наших предпочтениях в отношении будущего образа страны, ее месте в мировом сообществе нации.
В современном мире представлены различные национальные модели экономического развития. Даже среди передовых, с точки зрения душевых размеров валового внутреннего продукта государств немало таких, у которых отсутствует развитый научный комплекс, находящееся на пике современных достижений производства, система образования нередко подчинена обслуживанию весьма эффективно функционирующей по коммерческим критериям, но не имеющей претензии на мировое технологическое лидерство экономики. Имеются страны, завоевавшие ведущие позиции в узком диапазоне производства и обладающие научно-техническим и образовательным потенциалом, соответствующим потребностям последнего. И лишь читанное число субъектов мировой экономики позволяет себе роскошь содержания комплексной фундаментальной науки, ставя перед собой задачу обеспечения долгосрочного лидерства по важнейшим направлениям научно-технического прогресса.
Мне кажется, что в России стратегический выбор сделан: создание экономики, в перспективе играющей одну из ведущих ролей в мировом научном и технологическом развитии. Разумеется, эта задача не должна, да и не может решаться на автаркической основе. Вопрос стоит не об игнорировании складывающихся в мире инновационных цепочек, а о включении в них на достойных, я бы сказал – лидерских, условиях.
В материальном плане для реализации таких амбициозных целей необходимо наличие развитой по всему спектру фундаментальной науки, серьезной базы прикладной науки и опытно-конструкторских разработок, адаптированной к потребностям экономики, современных высокотехнологических производств, эффективной системы образования, ориентированной на нужды и производства, и науки.
Вместе с тем анализ, как мне кажется, показывает, что финансовые потоки в современной российской экономике не соответствуют упомянутому стратегическому выбору. Внутренние затраты на исследования и разработки составили в 2005 году 231 млрд рублей, чуть меньше, что меньше половины от уровня 1990 года. Доля затрат на исследования и разработки в валовом внутреннем продукте в 2005 году была чуть больше одного процента, тогда как в 90-м она была чуть больше двух процентов. По абсолютным затратам на науку Россия в 7 раз уступает Японии и в 17,5 – Соединенным Штатам.
Я не буду больше приводить цифры, тем более Владимир Владимирович подробно осветил вопрос о том, что у нас доля бюджетных расходов имеет такое гипертрофированное значение, более того, надо сказать, что в последние годы она возрастала.
Такая ситуация с расходами на НИОКР в частном секторе связана не столько со слабостью нашей финансовой системы, сколько с тем, что основная часть современных производств не может на равных конкурировать за ресурсы с предприятиями топливно-энергетического комплекса. В российской экономике сегодня, к сожалению, отсутствуют стимулы для перетока средств в высокотехнологичные отрасли.
Какие выводы, как мне кажется, можно из всего этого сделать? Как это ни странно, я бы начал со следующего утверждения. Необходимо наконец завершить, здесь много уже сделано, процесс создания эффективного механизма изъятия природной ренты, то есть такого механизма, который учитывает разницу в качестве и степени освоения месторождений. Решение этой задачи сегодня важно не столько с точки зрения фискальных соображений, сколько с позиций выравнивания условий хозяйственной деятельности между топливно-сырьевой сферой и другими отраслями экономики.
В современной российской экономической системе практически отсутствуют меры экономического, налогового, тарифного стимулирования нововведений в промышленности, восстановления и развития высокотехнологичных производств. Такие меры должны быть приняты, и Владимир Владимирович только что об этом достаточно подробно говорил. Я хотел бы только добавить, что в процессе работы над докладом возникли такие конкретные предложения на этот счет. Предоставить право налогоплательщикам списывать расходы на НИОКР в том периоде, когда они проведены, а не только один раз в год, освободить от уплаты НДС НИОКР, выполняемые за счет внебюджетных средств, а также предусмотреть, и я здесь повторяю Вас, Владимир Владимирович, в налоговом законодательстве меры по формированию благоприятных налоговых условий по взиманию единого социального налога и других косвенных налогов. И оптимизм, надо сказать, в этом отношении внушает и важные подвижки по этому вопросу в позиции Минфина, которые появились в последнее время.
Дефицит ресурсов в высокотехнологичных отраслях может, на мой взгляд, и должен быть уменьшен за счет создания системы кредитования сугубо на коммерческих основах, импорта современного оборудования и технологий на цели модернизации производства. Валютные средства для соответствующего государственного финансового института, действующего в тесном контакте с бизнес-сообществом, должны были бы поступать из Стабилизационного фонда. Не приходится сомневаться в том, что получившие возможность обновить свою материальную базу предприятия будут в дальнейшем играть активную роль в инновационном процессе.
Сегодня значение механизмов частно-государственного партнерства в инновационно-образовательной сфере вполне осознано, изучен имеющийся в мире опыт. Есть, следовательно, все основания надеяться на то, что соответствующие формы взаимодействия вскоре займут подобающее место и в нашей экономике. Разумеется, частно-государственное партнерство – это улица с двусторонним движением, и многое будет зависеть от того, сколь активно бизнес-сообщество включится в реализацию нового курса.
Объем частных инвестиций в инновационную деятельность, конечно, должен быстро увеличиваться. В противном случае российскому бизнесу уготована незавидная судьба в быстро глобализирующемся и модернизирующемся мире. Но и государству, если оно всерьез ставит перед собой амбициозные задачи, следует задуматься о выходе на тот относительный уровень затрат на науку и образование, который характерен для развитых государств. При этом весьма критически следует относиться к часто используемому тезису о том, что сегодня у нас отсутствуют институты, способные эффективно использовать выделяемые им ресурсы.
Дело не только в том, что подобные утверждения во многих случаях безосновательны. Например, объективный анализ показывает, что практически по всем мыслимым и немыслимым показателям эффективности, если их правильно рассчитывать, то есть сопоставлять абсолютную величину изучаемого индикатора с текущими денежными затратами, потребовавшимися для его достижения, российская фундаментальная наука является одним из мировых лидеров. И даже не в том дело, что упреки в неэффективности несправедливы по отношению к людям, чья преданность науке спасла ее для России в период, когда, казалось бы, делалось все для ее уничтожения.
По гамбургскому счету, главная проблема состоит в том, что более откладывать дело на потом невозможно просто в силу той демографической ситуации, которая сложилась к настоящему времени и в науке, и в кадровом корпусе образования тоже. Вот почему мы в Российской академии наук очень высоко оцениваем принятое Вами, Владимир Владимирович, более года тому назад решение о радикальном повышении заработной платы наших ученых в рамках системы мер, направленных на создание благоприятных условий для воспроизводства кадрового потенциала Академии. Решения именно такого масштаба нужны стране для реализации избранной стратегии развития.
И последнее. В своем выступлении я не уделил должного внимания проблемам образования. Наверняка эта тема займет важное место в дискуссии. Мне же хотелось бы снова привлечь внимание лишь к одному обстоятельству. Полагаю, крайне актуальной остается задача обеспечения должной отдачи для экономики страны от средств, инвестируемых государством в развитие бесплатного высшего образования. Слишком большой размах приобрели два неблагоприятных явления. В одном случае образование приобретается для галочки, в другом – для поиска высокооплачиваемой работы за рубежом. Нужны механизмы, обеспечивающие применение выпускниками полученных за государственный счет знаний внутри страны. Такие механизмы хорошо известны, есть опыт их применения в других странах. Вряд ли нас и дальше может устраивать нежелание решать этот вопрос в силу тех или иных реальных или мнимых препятствий, которые вытекают из действующего законодательства.
Спасибо за внимание.
В. ПУТИН: Спасибо большое, Александр Дмитриевич. Пожалуйста, Велихов Евгений Павлович.
Е. ВЕЛИХОВ: Глубокоуважаемый Владимир Владимирович! Глубокоуважаемые коллеги!
Александр Дмитриевич рассказал о необходимых условиях для прогресса, то есть создании инновационной среды, но это недостаточные условия, нам нужен еще локомотив, который бы вытащил масштабно и в быстрые сроки, используя сегодняшние наши экономические преимущества, нашу промышленность и прежде всего решил проблему технологического перевооружения экономики.
Условия здесь: во-первых, масштаб, во-вторых, то, чтобы мы могли влиять на рынок, чтобы рынок помогал нам в этом направлении и в том, чтобы у нас была такая отрасль, в которой действительно накоплены уникальные знания.
Я просто утверждаю, что наибольшим, с моей точки зрения, потенциалом здесь обладает энергомашиностроение. Но энергомашиностроение не в смысле такого традиционного даже, силовые машины, это только часть, а в смысле того энергомашиностроения, которое сейчас рождается во всем мире. По оценкам и «восьмерки», которая здесь была, за 30 лет нужно будет затратить примерно 16 трлн.долларов в мире на создание инфраструктуры энергетической. И кусок этого рынка мы вполне можем получить. Но где? В чем смысл всего этого? Он заключается в том, что для того, чтобы освоить такие огромные деньги и решить проблему энергобезопасности и обеспечения человечества сегодня, необходимо перейти на серийное производство энергетических систем, серийное производство платформ, каждая из которых миллиард, серийное производство заводов по ожижению газа того же (тоже порядка миллиарда), серийное производство мощнейших танкеров (по 150–200 млн кубов), но и, наконец, на серийное производство атомных электростанций. Потому что массовое внедрение атомной энергетики возможно, особенно в региональном смысле, когда речь идет о тысячах атомных электростанций. Только в том смысле, если мы перейдем на серийное производство. Мы сейчас решили первый этап – традиционное производство, но следующий шаг нам все равно придется решать – серийное производство. И вот для этого, я считаю, у нас есть волею судеб отрасль, которая, на мой взгляд, готова к этому. Это отрасль подводного атомного судостроения. Она готова, потому что она произвела огромное количество судов подводных, которые каждый по миллиарду. И наконец, она показала это, в нем накоплены большие знания, и сейчас идет вопрос о модернизации этой отрасли. Если мы ее модернизуем именно под эту задачу, то мне кажется, что это и будет локомотивом нашего технологического перевооружения.
Я хочу привести пример, это, может быть, узкий, маленький пример. Вопрос стоял о проекте «Приразломной» и создании платформы. Уникальная платформа. Я прошу показать, начать демонстрацию просто, поскольку не все видели. Я, с вашего позволения, просто покажу, что это такое. «Приразломная» делалась именно в частногосударственном партнерстве. Частногосударственное партнерство означало «Газпром» и атомное подводное судостроение с государственной стороны. Инвестиций со стороны государства не было, в том числе в модернизацию завода. Это частное партнерство позволило выполнить проект (не до конца, но там ряд причин, мы в скором времени закончим, платформа будет установлена), но в то же время она позволила выжить и заводу, а это очень важно и для обороны, – вот этот завод уникальный, такого в мире нет, – и позволило в то же время выжить и научным учреждениям, потому что курчатовский институт или крыловский центр выжил только благодаря этому частному партнерству, государственных средств нам было недостаточно для того, чтобы пережить тяжелые годы смуты.
В это партнерство были включены иностранные компании «Халибертон», «Браун энд Рут» (мы выбрали ее потому, что она передавала нам технологии, но она не была идеологом этого партнерства). В результате создана платформа, вот вы увидите, как это делается, просто понять масштабы эти. Это платформа, в которой каждый элемент по 20 тыс. тонн, а суммарный ее вес больше 100 тыс. тонн. Вот это один из элементов, блок в сборе, а сейчас будет видно, как этот блок выезжает и как завод ухитряется передвигать, сваривать, собирать такие сложнейшие и мощнейшие сооружения.
Кстати говоря, этот блок – это прототип не только платформы, это и прототип той же самой атомной станции в сборе примерно таких масштабов, даже в будущем – термоядерной станции. Кстати, тот, кто первый подготовится к этому, тот и получит все сливки с того проекта международного термоядерного реактора, в который мы сейчас входим. Вот как этот блок выезжает, как он выглядит уже за территорией завода. Но, как вы видите, он не такой уж и большой по масштабам завода. То есть этот завод действительно, а за ним и другие заводы атомного подводного судостроения, конструкторские бюро, научные учреждения, они готовы к такого рода индустриальному созданию крупных энергетических систем.
Я думаю, что этот локомотив, поскольку речь идет о каждом проекте порядка 20 млрд долларов, то этот локомотив способен действительно вытащить модернизацию, способен подтянуть нашу прикладную науку, проектирование и технологии, подтянуть в целом и фундаментальную науку. Дело в том, что не только технологии, вот эта, например, технология сварки уникальная, которая есть только в России, подводная сварка такого рода жаропрочной стали – это то, что сделано «Прометеем», и, вы знаете, недавно премию он получил Государственную. Но за этим потянутся и информационные технологии, потому что проектирование таких сооружений, в конце концов, это проектирование начинается с атомарного уровня, мы начинаем на атомарном уровне, потому что в процессе эксплуатации этих сооружений под действием нейтронов и так далее сооружения живут. Нам нужно с самого начала понять, как это происходит. И сегодня создание крупных кластеров, супервычислительных машин – это то, что требуется для этого, абсолютно требуется. Потому что, вообще говоря, полностью смоделировать эти установки – вот везет верхнее строение, которое нужно поставить на эту платформу, оно весит порядка 20–30 тыс. тонн. Это рутинная работа для завода – устанавливать, собирать, это все можно делать серийно. И это то знание, которое сегодня есть у нас. Я еще утверждаю и другое, что, вообще говоря, в полном объеме такого знания ни у кого сегодня нет. Поэтому здесь у нас есть база для старта.
Что нам здесь по-настоящему нужно? Нужно, во-первых, восстановить это частно-государственное партнерство, которое было потеряно по ряду субъективных причин в прошлом, прежде всего на таких проектах, как Штокман, потому что привлечение нашей промышленности наших конструкторских бюро и научных учреждений к проектированию на стратегическом уровне с самого начала необходимо, иначе вся эта деятельность «уплывет» в другие страны: норвежцы готовы, и весь мир готов перехватить, потому что действительно огромный рынок. Значит, прежде всего восстановление партнерства. И затем я, конечно, полностью согласен с тем, что сегодня сам по себе частный бизнес, даже самый уважаемый, даже такие компании, как «Газпром», они не идут на долгосрочное стратегическое планирование. Это должно быть организовано государством. Например, сегодня есть очень интересные и важные проекты, проекты крупные: освоение Харасавейского месторождения, освоение месторождения в Карском море, которые требуют создания комплексов по сжижению, заводов, транспортируещих жидкий газ, и затем требуют создание соответствующих транспортных средств и надводных, и подводных.
Вот видите, как надвигается вот это верхнее строение, чтобы было видно – в масштаб – операции, которые рутинно производит завод. Поэтому необходимо, чтобы государство взяло на себя и функции стратегические. Надо сказать, что в военной отрасли, в оборонной сегодня эти шаги сделаны, ВПК создан. Я думаю, что здесь нужен, может быть, какой-то орган, который бы взял на себя стратегическое планирование, конечно, в партнерстве с бизнесом. Мне кажется, что это есть стратегическая линия решения этой задачи технологического вооружения экономики.
Спасибо.
Дальше еще идет эта фирма, но нужно смотреть...
В. ПУТИН: Спасибо.
Я там и в натуре видел.
Е. ВЕЛИХОВ: Там еще показаны и атомные станции ХХI века, которые ничего общего не имеют с той, которую мы строим сегодня. Это большой корабль.
В. ПУТИН: Спасибо.
Пожалуйста, Жорес Иванович. Евгений Павлович, что касается Штокмана, Вы, наверное, правы. Нужно подключать с самого начала не только иностранных партнеров, но и наши возможности.
Ж. АЛФЕРОВ: Я хотел бы поддержать то, что говорил Евгений Павлович. Я тоже недавно был на Северодвинском заводе. Этот завод, конечно, может быть центром очень мощного развития. Я его знаю с 58-го года.
Я хотел сказать следующую вещь. Тема сегодняшнего заседания чрезвычайно важна. Но в том числе и цивилизованный бизнес, на самом деле, везде крупных вложений в перспективные научные исследования нигде не делает. Мне недавно приходилось довольно детально знакомиться с развитием научных исследований и разработок в Европе, поскольку Европа переживает очень сильно, что она отстает кардинально и от США, Японии и Юго-Восточной Азии.
Знакомясь с этими материалами я, например, установил, что в 20 ведущих университетах США расходы на научно-технические разработки, не на образование (а это ведущие университеты – Калтех, Беркли, и Иллинойский, и многие другие): 50–60 процентов – это федеральный бюджет, 20–30 – бюджет штатов и частные инвестиции – 15–20 процентов. Я помню, когда я знакомился с работами в Сингапуре, где очень мощная электронная промышленность, и знакомился с работами двух институтов сугубо прикладных, и оказалось, что в обоих институтах 90 процентов на прикладные исследования – это государственный бюджет, и только 10 процентов – от промышленности. Оба директора сказали мне такие слова: промышленность дает деньги на то, что ей нужно сегодня, а развитие исследований, исследований на перспективу всегда вообще, особенно в таких областях, как микроэлектроника, обеспечивает государство.
Сегодняшняя тема, я повторяю, чрезвычайно важна – партнерство науки, образования и бизнеса.